Воспоминания о сталине его секретаря. Воспоминания бывшего секретаря сталина. Умопомрачительный карьерный взлет

В России переиздана нашумевшая книга Бориса Бажанова

1 января 1928 года через советско-персидскую границу перешел Борис Георгиевич Бажанов, который, появившись вскоре в Британской Индии, объявил себе «невозвращенцем». Подобных побегов было совершено немало в истории нашей страны. Один из первых был осуществлен Андреем Михайловичем Курбским, родившимся ровно за 400 лет до побега Бажанова. Воспоминания таких «невозвращенцев» издательство «Алгоритм» публикует в серии «Я предал Родину». На сей раз книга Б. Бажанова переиздана под заголовком «Я был секретарем Сталина».

Описывая в своем стихотворении «Василий Шибанов» реакцию литовцев на новость о прибытии в их стан Андрея Курбского, А.К. Толстой утверждал, что те пришли в «изумленье»: «И ходят их головы кругом: «Князь Курбский нам сделался другом». Схожей была и реакция у врагов СССР на появление Бориса Бажанова в Британской Индии. Хотя, в отличие от приближенного к Ивану Грозному Курбского, Бажанов не был князем, так как многое изменилось на Руси после 1917 года, он также занимал видное положение в Кремле, являясь помощником другого грозного московского правителя - И.В. Сталина. В сообщениях западных газет, вынесенных на первые страницы, подчеркивалось, что в течение пяти лет Борис Бажанов был секретарем Организационного бюро (Оргбюро), а затем секретарем Политического бюро (Политбюро) ЦК Российской коммунистической партии (большевиков).

Эксперты были уверены, что Бажанов привез с собой протоколы секретных заседаний Оргбюро и Политбюро, что он может поведать о беседах со всеми видными деятелями Кремля и теперь секреты большевизма и зловещие планы Советов станут известны британской разведке.

Однако что именно доставил Бажанов Лондону, осталось неизвестным. В своих же интервью и публикациях он сообщал в основном всем известные вещи. Поэтому откровения Бажанова не сильно заинтересовали ни тогдашних журналистов, ни последующих историков-кремленологов. Исаак Дейчер в своей биографии Сталина, опубликованной в 1949 г., сослался на Бажанова лишь один раз, когда тот так охарактеризовал личную жизнь своего шефа: «У этого страстного политика нет других пороков. Он не любит ни денег, ни удовольствий, ни спорт, ни женщин. Женщины, кроме его жены, не существуют". Американский советолог Роберт Таккер в своей дилогии о Сталине привел лишь слова Бажанова о попытках Зиновьева и Каменева использовать Сталина в борьбе против Троцкого.

В конце 1970-х на книжном рынке Запада появилась новая книга воспоминаний Бажанова. Ее автор утверждал, что, наконец, он может раскрыть подлинный механизм советской власти. Кроме того, Бажанов поведал о том, как в дни Зимней войны он консультировал фельдмаршала Г. Маннергейма, а накануне 22 июня 1941 г. давал советы теоретику третьего рейха, а затем и министру по делам восточных территорий Альфреду Розенбергу.

Однако - удивительное дело -- книга не вызвала ажиотажа среди знатоков истории на Западе. Никто из тамошних историков не спешил цитировать ее автора. Для настороженного отношения к этой публикации были веские основания. Правда, не было причин сомневаться в правдивости сообщений о рождении Бажанова в 1900 году в Могилеве, его учебе в местной гимназии, с 1918 г. в Киевском университете, а затем с 1920 г. в Московском высшем техническом училище. Бажанов верно называет даты многие события тех лет (революции, Гражданская война, съезды и конференции Коммунистической партии) и имена видных деятелей тех лет. И все же с того момента, когда автор книги переходит к рассказу о том, как он достиг своего высокого положения, правдивость повествования начинает вызывать все больше сомнений.

По словам Бажанова, его движению к власти помог некий Александр Володарский, с которым он работал в начале 1922 года в МВТУ. Именно он посоветовал Бажанову выполнять вечерами канцелярскую работу для ЦК РКП(б). Вскоре Бажанов был взят на постоянную работу в аппарат ЦК заведующим орготделом ЦК Л.М. Кагановичем. Последний высоко оценил способности Бажанова, после того, как тот превратил устное выступление Кагановича в статью, опубликованную в журнале «Советское строительство».

Во время XI съезда РКП(б) (27 марта - 2 апреля 1922 г.) Каганович, как пишет Бажанов, поручил ему выправить стенографическую запись доклада В.И. Ленина. Бажанов хорошо справился с этим поручением. А в мае того же года Борис Бажанов в одиночку написал новый устав Коммунистической партии. Бажанов объяснял, что тогдашний устав «в основном имел тот вид, в каком он был принят в 1903 году. Он был немного изменен на VI съезде партии летом 1917 года. VIII партийная конференция 1919 года внесла тоже некоторые робкие изменения, но в общем устав, годный для подполья дореволюционного времени, совершенно не подходил для партии, находящейся у власти и чрезвычайно стеснял ее работу, не давая ясных и точных нужных форм».

Бажанов подробно и красочно передал свои разговоры с Л. М, Кагановичем, а затем с тогдашним секретарем ЦК РКП(б) В.М. Молотовым, которым изложил свой проект. Оба видных деятеля партии были поражены дерзостью молодого человека (Бажанову было тогда 22 года), но признали разумность его аргументов и нашли его проект устава замечательным.

Молотов провел Бажанова к Сталину, который за месяц до этого разговора был избран генеральным секретарем ЦК партии. Сталин также оказался очарован проектом устава, подготовленным Бажановым, а потому тут же позвонил по телефону Ленину.

После недолгого разговора Ленин принял решение поставить вопрос о новом уставе на очередном заседании Политбюро.

Затем, как написано в книге, «с уставом пришлось возиться месяца два. Проект был разослан в местные организации с запросом их мнений, а в августе была созвана Всероссийская партийная конференция для принятия нового устава», который и был принят. После этого Бажанов стал секретарем Оргбюро ЦК партии, а затем -- секретарем Политбюро и личным секретарем Сталина.

Все, кто в советское время изучал историю КПСС (а это были все, кто учился в высших учебных заведениях) и не забыл с тех пор ее полностью, могут без труда увидеть, что автор воспоминаний заметно исказил метаморфозы партийного устава. Во-первых, на VI съезде партии 1917 года и на VIII партийной конференции 1919 года были внесены не отдельные изменения в устав 1903 года, а всякий раз принимались новые партийные уставы. Во-вторых, решение об очередном новом уставе партии было принято не в мае 1922 года на Политбюро, а на XI съезде партии (март - апрель 1922 г.), о чем Бажанов умолчал.

Можно было бы решить, что эти отклонения от подлинной истории вызваны желанием Бажанова непомерно преувеличить свою роль в создании Устава. Однако сравнение воспоминаний Бажанова с другими фактами вызывают еще больше сомнений в их достоверности.

До XI cъезда партии Каганович никак не мог поручать Бажанову писать за него статьи или "слушать и править" доклад Ленина на съезде, потому что в это время жил не в Москве и не работал в аппарате ЦК партии, а находился в Туркестане, где трудился в партийных учреждениях этого края.

На этот съезд Каганович прибыл как делегат от Туркестана и лишь после съезда с апреля 1922 года стал работать в орготделе ЦК.

Еще больше сомнений вызывает упоминание Бажановым своего коллеги по МВТУ Саши Володарского, который направил его на работу в ЦК. Бажанов называет его «братом Володарского; питерского комиссара по делам печати, которого убил летом 1918 года рабочий Сергеев». Между тем, в то время всем было известно, что настоящая фамилия убитого комиссара Моисея Марковича Володарского была Гольдштейн. Стало быть, фамилия его брата также должна была быть Гольдштейн, а не Володарский. Как известно, псевдонимы революционеров не принимали их родные братья и сестры, иначе Дмитрий Ульянов был бы Дмитрием Лениным, а Мария Ульянова была бы Марией Лениной.

Многие реалии 20-х годов и события тех лет описаны так, что вызывают сомнения в том, что они отражают впечатления очевидца. В воспоминаниях Бажанова приведен отрывок из выступления Троцкого на «секретном заседании Политбюро» от 23 августа 1923 г., в котором оратор объявлял о приближающейся революции в Германии. Бажанов утверждал: «Политбюро ничуть не разделяло энтузиазма Троцкого,.. Действительно ли события в Германии стоят уже в повестке дня? Зиновьев этого совсем не думает». Далее Бажанов рассказал, как Зиновьев срывал планы Троцкого о развязывании революции в Германии.

На самом же деле еще в июне 1923 г. на пленуме Исполкома Коминтерна Зиновьев энергично поддержал германских коммунистов, исходивших из скорого начала победоносной революции в их стране. В письме Зиновьева Сталину от 31 июля 1923 г. (отрывки из него приведены в новой книге Юрия Жукова «Оборотная сторона НЭПа») утверждалось: «Кризис в Германии назревает очень быстро. Начинается новая глава германской революции». Зиновьев предлагал снабжать «немецких коммунистов оружием в большом количестве» и мобилизовать «человек 50 наших лучших боевиков для постепенной отправки их в Германию».

Эйфории по поводу скорой революции в Германии не разделял лишь один член Политбюро - Сталин.

В своем ответе Зиновьеву от 7 августа Сталин предрекал: «Если сейчас в Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты подхватят, они провалятся с треском. Это «в лучшем случае». А в худшем случае - их разобьют вдребезги… По моему, немцев надо удерживать, а не поощрять».

Помощник Сталина Бажанов не мог не знать о взглядах своего начальника, а также других членов Политбюро.

Еще больше сомнений в подлинности воспоминаний вызывает версия Бажанова о так называемом «тезисе о Клемансо». Бажанов писал: «На ноябрьском пленуме ЦК 1927 года, на котором Сталин предложил, в конце концов, исключить Троцкого из партии, Троцкий взял слово и, между прочим, сказал, обращаясь к группе Сталина…: «Вы - группа бездарных бюрократов. Если станет вопрос о судьбе советской страны, если произойдет война, вы будете совершенно бессильны организовать оборону страны и добиться победы. Тогда, когда враг будет в 100 километрах от Москвы, мы сделаем то, что сделал в свое время Клемансо, -- мы свергнем бездарное правительство; но с той разницей, что Клемансо удовлетворился взятием власти, а мы, кроме того, расстреляем эту тупую банду ничтожных бюрократов, предавших революцию. Да, мы это сделаем. Вы тоже хотели бы расстрелять нас, но вы не смеете. А мы посмеем, так как это будет совершенно необходимым условием победы». Бажанов комментировал: «Конечно, в этом выступлении много и наивного, и непонимания Сталина, но как не снять шляпу перед этим выступлением?».

Однако выступления Троцкого на ноябрьском (1927 года) пленуме ЦК и ЦКК не было, так как он был исключен из состава ЦК уже в октябре 1927 года. На самом деле «тезис о Клемансо» был изложен Троцким в личном письме к Г.К. Орджоникидзе от 11 июля 1927 г. Рассуждая в нем о том, что такое "пораженчество" и что такое "оборончество", Троцкий объявлял, что пораженчеством можно называть лишь борьбу против правительства антагонистического класса. Для сравнения он приводил действия лидера французской радикальной партии Жоржа Клемансо во время Первой мировой войны. Хотя Клемансо представлял тот же класс, что и критикуемые им правительства, он требовал их отставки. Троцкий писал: "Несмотря на войну и военную цензуру, несмотря даже на то, что немцы стояли в 80 километрах от Парижа (Клемансо говорил, "именно поэтому"), он вел бешеную борьбу против мелкобуржуазной дряблости и нерешительности". Эта борьба увенчалась тем, что "группа Клемансо пришла к власти".

Разумеется, Троцкий проводил аналогию между ситуацией во Франции в Первую мировую войну и нынешним положением в СССР. Поэтому он заявлял, что "политическая линия невежественных и бессовестных шпаргальщиков должна быть выметена, как мусор, именно в интересах победы рабочего государства". Троцкий утверждал, что те, кто "выметут" этот "мусор" "никак не становится "пораженцем", а "является подлинным выразителем революционного оборончества: идейный мусор победы не дает!"

Эти высказывания Троцкого позволили Сталину в своей речи 1 августа на пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) так их истолковать: "Что это за "мусор"? Это, оказывается, большинство партии, большинство ЦК, большинство правительства. Так вот, оказывается, что, когда враг подойдет на расстояние 80 километров к Кремлю, этот опереточный Клемансо будет заниматься не тем, чтобы оборонять СССР, а свержением нынешнего большинства партии. И это называется у него обороной!"

Не было и обещания Троцкого расстрелять Сталина и его сторонников, не было и его насмешек над «неспособностью» Сталина расправиться с ним.

На том же пленуме ЦК и ЦКК в августе 1927 года, проведя историческую аналогию между событиями в России после 1917 г. и французской революцией XVIII века, Троцкий утверждал, что в стране происходит термидорианское перерождение, а Сталин и его сторонники - это "термидорианцы", готовые уничтожить «подлинных революционеров», таких как Троцкий, Зиновьев, Каменев и другие. Троцкий с издевкой спрашивал члена ЦКК А.А. Сольца: «По какой главе Сольц собирается нас расстреливать?»

Слова «термидор» и «Клемансо» постоянно повторялись на многолюдных собраниях во второй половине 1927 года в ходе происходившей тогда внутрипартийной дискуссии. Очевидец этих событий И. Дейчер считал, что троцкисты и зиновьевцы обрекли себя на поражение тем, что в то время как сталинское руководство страны объявило о популярной мере - введение 7-часового рабочего дня по случаю 10-летия Октябрьской революции, его противники продолжали на собраниях твердить об угрозе «термидора» и объяснять, что имел в виду Троцкий, говоря о Клемансо.

Путаться в том, какую позицию занимали Троцкий и Зиновьев в 1923 году относительно германской революции, при каких обстоятельствах прозвучали в 1927 года в СССР «тезис о Кдемансо» и обвинение в «термидоре», не мог человек, вращавшийся тогда в советских партийных верхах. Это подобно тому, что депутат Верховного Совета России начала 90-х годов стал бы утверждать, будто в августе 1991 году Ельцин из танка расстреливал Белый дом, а Горбачев в октябре 1993 года был арестован вместе с Янаевым и Руцким. Подобные ошибки мог бы сделать лишь человек, не живший в то время в Москве.

Уверенность в том, что сочинение Бажанова - это фантазия в стиле Хлестакова возрастает по мере того, как автор увлеченно описывает рост своего влияния на формирование советской политики. По словам Бажанова, обнаружив его необыкновенные способности, Сталин начал перекладывать на него свои собственные обязанности. Бажанов писал: «В первые дни моей работы со Сталиным я все время ходил к нему за директивами. Вскоре я убедился, что делать это совершенно незачем - все это его не интересовало. «А как вы думаете, надо сделать? Так? Ага, ну так и делайте». Я очень быстро к этому привык, видел, что можно прекрасно обойтись без того, чтоб его зря тревожить и начал проявлять всяческую инициативу».

Бажанов писал: "Я постепенно дошёл до того, что в сущности начал выполнять то, что должен делать Сталин. -- указывать руководителям ведомств, что вопрос недостаточно согласован с другими ведомствами, что вместо того, чтобы его зря вносить на Политбюро, надо сначала сделать то-то и то-то, давал дельные советы, сберегавшие время и работу, и не только по форме, но и сути движения всяких государственных дел. Ко мне обращались всё чаще и чаще. В конце концов, я понял, что явно превышаю свои полномочия и делаю то, что по существу должен был делать генсек ЦК".

Чем же был занят Сталин, перекладывавший на Бажанова бремя собственных дел? Автор воспоминаний рассказал об этом в яркой сцене. Однажды Бажанов зашёл в кабинет Сталина и застал его "говорящим по одному телефону. Точнее, не говорящим, а слушающим". Почему-то в считанные секунды Бажанов догадался, что Сталин подслушивает чужой разговор с помощью специального устройства. Автор писал: "Сталин поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза тяжёлым пристальным взглядом. Понимаю ли я, что открыл?... Конечно, понимаю, и Сталин это видит...

Понятно, что за малейшее лишнее слово по поводу этого секрета Сталин уничтожит меня мгновенно. Я смотрю тоже Сталину прямо в глаза. Мы ничего не говорим, но всё понятно и без слов...

Думаю, Сталин решил, что я буду хранить его секрет".

Вскоре Бажанов якобы узнал о том, что специальное устройство, которое позволяло Сталину подслушивать разговоры Троцкого, Зиновьева, Каменева и других членов Политбюро по телефону, было сооружено неким "чехословацким коммунистом, специалистом по автоматической телефонии". "Как только установка была закончена и успешно заработала", секретарь Сталина "Каннер позвонил в ГПУ Ягоде и сообщил от имени Сталина, что Политбюро получило от чехословацкой компартии точные данные и доказательства, что чехословацкий техник -- шпион. Зная это, ему дали закончить его работу по установке автоматической станции, но теперь его надлежит немедленно арестовать и расстрелять". Так якобы и произошло.

Даже если предположить, что Сталин на самом деле подслушивал чужие телефонные разговоры и решил уничтожить создателя сложного устройства, то следует учесть, что в 1923 году ОГПУ возглавлял не Генрих Ягода, а Феликс Дзержинский, остававшийся во главе этой организации вплоть до своей смерти в 1926 года. Поскольку Дзержинский был полновластным руководителем ОГПУ, Сталин не мог действовать через его голову, да ещё в таком сомнительном деле, и обращаться к Ягоде, который лишь недавно пришёл на работу в ОГПУ из системы внешторга.

К тому же, в отличие от 1937 года, в 20-х годах аресты коммунистов производились в единичных случаях. После Гражданской войны в 20-х годах не было случаев расстрелов коммунистов.

Тогда было немыслимо представить себе арест и расстрел иностранного коммуниста. Кроме того, вызывает сомнения техническая возможность создания описанного в книге устройства для подслушивания телефонных разговоров, так как автоматические телефонные линии возникли позже.

Уверенность в том, что "мемуары Бажанова" -- это беззастенчивое вранье усиливается во время чтения последних глав книги, посвящённых побегу Бажанова из СССР. В книге говорится, что Бажанову под предлогом охоты удалось перейти в Туркмении советско-персидскую границу 1 января 1928 года, поскольку "вся застава была пьяна". (Кажется, что автор книги, вышедшей в свет в 70-х годах черпал свои представления о пограничной заставе в Туркмении по популярному в те годы фильму "Белое солнце пустыни".) Правда, Бажанов был под постоянным надзором сопровождавшего его чекиста Максимова. Но Бажанов якобы перехитрил своего охранника и завёл его в Персию, а затем убедил идти с ним дальше.

Затем Бажанов, не зная ни слова по-персидски, сумел не раз перехитрить местное начальство, а заодно гнавшихся за ним по Персии чекистов и доехать до границы с Британской Индией. Тут Бажанов непонятно на каком языке "разговорился" с людьми из племени белуджей, которые снарядили ему караван. Объясняя, как Бажанов оплачивал свои поездки по Персии и Британской Индии, автор сообщал: "Когда мы покинули советский рай, у нас не было ни гроша денег, и до сих пор все путешествия шли за счет его величества шаха, а с этого момента - за счет его грациозного величества английского короля. По крайней мере, ни я, ни вождь племени не имели на этот счет никаких сомнений".

Путешествие двух беглецов на верблюдах по Белуджистану подозрительно напоминает рассказ о том, как Бендер и Корейко ехали через Казахстан. Рассказ же о том, как Бажанов советовал в июне 1941 года Альфреду Розенбергу не воевать с русским народом и предупреждал теоретика третьего рейха о том, что Германию ждет неминуемое поражение, напоминает байку генерала Епанчина о том, как он в возрасте десяти лет давал в 1812 году совет Наполеону покинуть Россию и помириться с русским народом.

И всё-таки несмотря на сходство с некоторыми отрывками из российских литературных произведений, многие слова и обороты в книге "русского Бажанова" наводят на мысли об её иностранном происхождении.

Явным переводом с чужого языка (и плохим переводом) является фраза «заговор белых халатов» (смешаны слова о «заговоре кремлевских врачей» и «убийцах в белых халатах»). Явно ошибочной выглядит фраза о событиях в январе 1925 г.: «Сталин уговаривал пленум не только не исключать Троцкого из партии, но поставить его и членом ЦК, и членом Политбюро»). В то время Троцкий был членом ЦК и Политбюро и не было нужды его туда «поставить». О низком культурном уровне автора книги свидетельствуют также искажения имен известных исторических фигур. Так всемирно известный создатель научных основ фортификационных сооружений маршал Франции Себастьен де Вобан назван «Бобаном».

Не исключено, что родным языком для автора являлся английский, которым не владел Бажанов. Некоторые фразы выглядят грубой калькой с английского. Например, приведённые выше слова "грациозное величество" применительно к английскому королю, вызывают подозрение, что здесь переводчик прибег к побуквенному переложению на русский язык английского слова "gracious". А это слово по-русски означает не "грациозный", а "добрый", "милосердный", "милостивый". Последнее значение лучше всего использовать в данном контексте, так как речь идёт о "милостивом" монархе, по "милости" которого (а не по причине его "грациозности") "Бажанов" путешествовал по Индии.

Калькой с английского скорее всего является и фраза: "лейтенанты Сталина". Поскольку в тексте имеются в виду не офицеры армии, а "помощники Сталина", видимо автор в оригинале употребил обычные для англоговорящих людей слова "Stalin"s lieutenants". ("Lieutenant" означает не только "лейтенант", но и "помощник".) Плохим переводом с английского является и фраза "имел привилегию слушать". Обычную для англоговорящих людей фразу "had a privilege to listen" лучше было бы перевести "ему довелось слушать", чтобы она не выдавала английского происхождения. Фраза, в которой говорится, что деятельность Троцкого в качестве наркома путей сообщений (он на самом деле никогда не занимал этот пост) "ничего не дает, кроме конфуза", на английском языке возможно звучала так: "produces nothing except confusion". А поскольку слово "confusion" на английском языке означает не "конфуз", а "путаница" или "беспорядок", то фразу следует перевести: "из этого ничего не получается, кроме путаницы". Речь шла именно о "путанице" в делах, которая, по утверждению автора, последовала вследствие неумелых действий Троцкого.

Скорее всего, "мемуары Бажанова" были сочинены коллегами тех, кто наводнил книжный рынок еще полвека назад фальшивыми воспоминаниями, приписанных советским авторам. Возможно, "мемуары" были сфабрикованы в советологических кругах США или Великобритании и не лучшими специалистами, а теми, кто лишь поверхностно и понаслышке узнал кое-что об СССР и её истории.

Нет сомнений и в том, что видные советологи знали про поделки своих коллег-халтурщиков и поэтому на Западе книга Бажанова не была востребована. К тому времени там уже знали многие подобные изделия.

В 1973 году были изданы сфабрикованные "Материалы Лаврентия Берии" ("The Beria Papers").

В 90-х годах в нашей стране большим тиражом была выпущена книжка "Исповедь любовницы Сталина". Утверждалось, что некий Леонард Гендлин обработал воспоминания певицы Большого театра В.А. Давыдовой. С первых же страниц книжки, на которых утверждается, что весной 1932 года в правительственной ложе Большого театра вместе со Сталиным и другими членами Политбюро находились Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков (к этому времени исключенные из партийного руководства, а потому не допускавшиеся в правительственные ложи), ясно, что её автор понятия не имеет об истории страны. Когда же героиня книги "зарывается в песок" на пляже в Сочи, ясно, что автор не в ладах и с географией страны, так как очевидно, что он слыхом не слыхал про пляжи из гальки этого южного города.

В конце книжки появлялись русские сани, на которых Маленков в середине 30-х годов увозил примадонну Большого театра от домогавшихся её любви поэта Пастернака, писателя Пильняка, прокурора СССР Вышинского, маршала Тухачевского, шефа ОГПУ Ягоды, а также Зиновьева, Берии и Сталина. Поездка на санях под звон бубенцов по заснеженной дороге создавали впечатление, что книжка сочинялась на основе представлений о России, рождённых из беглого знакомства с русскими романсами XIX века и ещё более беглого знакомства со справочником о видных фигурах в СССР в ХХ веке.

Лишь упадком исторических знаний и готовностью ряда людей в нашей стране поверить примитивному вранью можно объяснить популярность подобных фальшивок. Их чтение лишь усугубляет деградацию исторического сознания.

Поэтому надпись на книжке «Я предал Родину», которая помещена издательством «Алгоритм», недостаточна. На подобных сочинениях следует писать, что они чрезвычайно опасны для интеллектуального и духовного здоровья людей.

Специально для «Столетия»

Мои воспоминания относятся, главным образом, к тому периоду, когда я был помощником Генерального секретаря ЦК ВКП (Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической Партии) Сталина и секретарём Политбюро ЦК ВКП. Я был назначен на эти должности 9 августа 1923 года. Став антикоммунистом, я бежал из Советской России 1 января 1928 года через персидскую границу. Во Франции в 1929 и 1930 гг. я опубликовал некоторые из моих наблюдений в форме газетных статей и книги. Их главный интерес заключался в описании настоящего механизма коммунистической власти – в то время на Западе очень мало известного, некоторых носителей этой власти и некоторых исторических событий этой эпохи. В моих описаниях я всегда старался быть скрупулёзно точным, описывал только то, что я видел или знал с безусловной точностью. Власти Кремля никогда не сделали ни малейшей попытки оспорить то, что я писал (да и не могли бы это сделать), и предпочли избрать тактику полного замалчивания – моё имя не должно было нигде упоминаться. Самым усердным читателем моих статей был Сталин: позднейшие, перебежчики из советского полпредства во Франции показали, что Сталин требовал, чтобы всякая моя новая статья ему немедленно посылалась аэропланом.

Между тем, будучи совершенно точным в моих описаниях фактов и событий, я, по соглашению с моими друзьями, оставшимися в России, и в целях их лучшей безопасности, должен был изменить одну деталь, касавшуюся меня лично: дату, когда я стал антикоммунистом. Это не играло никакой роли в моих описаниях – они не менялись от того, стал ли я противником коммунизма на два года раньше или позже. Но, как оказалось, меня лично это поставило в положение очень для меня неприятное (в одной из последних глав книги, когда я буду описывать подготовку моего бегства за границу, я объясню, как и почему мои друзья просили меня это сделать). Кроме того, о многих фактах и людях я не мог писать – они были живы. Например, я не мог рассказать, что говорила мне личная секретарша Ленина, по очень важному вопросу – это ей могло очень дорого стоить. Теперь, когда прошло уже около полувека и большинства людей этой эпохи уже нет в живых, можно писать почти обо всём, не рискуя никого подвести под сталинскую пулю в затылок.

Кроме того, описывая сейчас те исторические события, свидетелем которых я был, я могу рассказать читателю о тех выводах и заключениях, которые вытекали из их непосредственного наблюдения. Надеюсь, что это поможет читателю лучше разобраться в сути этих событий и во всём этом отрезке эпохи коммунистической революции.

Глава 1. Вступление в партию

ГИМНАЗИЯ. УНИВЕРСИТЕТ. РАССТРЕЛ ДЕМОНСТРАЦИИ. ВСТУПЛЕНИЕ В ПАРТИЮ. ЯМПОЛЬ И МОГИЛЁВ. МОСКВА. ВЫСШЕЕ ТЕХНИЧЕСКОЕ УЧИЛИЩЕ. ДИСКУССИЯ О ПРОФСОЮЗАХ. КРОНШТАДТСКОЕ ВОССТАНИЕ. НЭП. УЧЕНИЕ.

Я родился в 1900 году в городе Могилёве-Подольском на Украине. Когда пришла февральская революция 1917 года, я был учеником 7-го класса гимназии. Весну и лето 1917 года город переживал все события революции и прежде всего постепенное разложение старого строя жизни. С октябрьской революцией это разложение ускорилось. Распался фронт, отделилась Украина. Украинские националисты оспаривали у большевиков власть на Украине. Но в начале 1918 года немецкие войска оккупировали Украину, и при их поддержке восстановился некоторый порядок, и установилась довольно странная власть гетмана Скоропадского, формально украинско-националистическая, на деле – неопределённо консервативная.

Жизнь вернулась в некоторое более нормальное русло, занятия в гимназии снова шли хорошо, и летом 1918 года я закончил гимназию, а в сентябре отправился продолжать учение в Киевский университет на физико-математический факультет. Увы, учение в университете продолжалось недолго. К ноябрю определилось поражение Германии, и германские войска начали оставлять Украину. В университете забурлила революционная деятельность – митинги, речи. Власти закрыли университет. Я в это время никакой политикой не занимался – в мои 18 лет я считал, что я недостаточно разобрался в основных вопросах жизни общества. Но как и большинство студентов, я был очень недоволен перерывом учения – я приехал в Киев из далёкой провинции учиться. Поэтому, когда была объявлена студенческая демонстрация на улице против здания университета в знак протеста против его закрытия, я отправился на эту демонстрацию.

Тут я получил очень важный урок. Прибывший на грузовиках отряд «державной варты» (государственной полиции), спешился, выстроился и без малейшего предупреждения открыл по демонстрации стрельбу. Надо сказать, что при виде винтовок толпа бросилась врассыпную. Против винтовок осталось три-четыре десятка человек, которые считали ниже своего достоинства бежать, как зайцы, при одном виде полиции. Эти оставшиеся были или убиты (человек двадцать), или ранены (тоже человек двадцать). Я был в числе раненых. Пуля попала в челюсть, но скользнула по ней, и я отделался двумя-тремя неделями госпиталя.

Учение прекратилось, возобновилась борьба между большевиками и украинскими националистами, а я вернулся в родной город выздоравливать и размышлять о ходе событий, в которых я против воли начал принимать участие. До лета 1919 года я много читал, старался разобраться в марксизме и революционных учениях и программах.

В 1919 году развернулась гражданская война и наступление на Москву белых армий от окраин к центру. Но наш подольский угол лежал в стороне от этой кампании, и власть у нас оспаривалась только петлюровцами и большевиками. Летом 1919 года я решил вступить в коммунистическую партию.

Для нас, учащейся молодёжи, коммунизм представлялся в это время необычайно интересной попыткой создания нового, социалистического общества. Если я хотел принять участие в политической жизни, то здесь, в моей провинциальной действительности, у меня был только выбор между украинским национализмом и коммунизмом. Украинский национализм меня ничуть не привлекал – он был связан для меня с каким-то уходом назад с высот русской культуры, в которой я был воспитан. Я отнюдь не был восхищён и практикой коммунизма, как она выглядела в окружающей меня жизни, но я себе говорил (и не я один), что нельзя многого требовать от этих малокультурных и примитивных большевиков из неграмотных рабочих и крестьян, которые понимали и претворяли в жизнь лозунги коммунизма по-дикому; и что как раз люди более образованные и разбирающиеся должны исправлять эти ошибки и строить новое общество так, чтобы это гораздо более соответствовало идеям вождей, которые где-то далеко, в далёких центрах, конечно, действуют, желая народу блага.

Глава 1. Вступление в партию

Пуля, которую я получил в Киеве, не очень подействовала на моё политическое сознание. Но вопрос о войне сыграл для меня немалую роль.

Все последние годы моей юности я был поражён картиной многолетней бессмысленной бойни, которую представляла первая мировая война. Несмотря на мою молодость, я ясно понимал, что никакой из воюющих стран война не могла принести ничего, что могло бы идти в сравнение с миллионами жертв и колоссальными разрушениями. Я понимал, что истребительная техника достигла такого предела, что старый способ решения войной споров между великими державами теряет всякий смысл. И если руководители этих держав вдохновляются старой политикой национализма, которая была допустима век тому назад, когда от Парижа до Москвы было два месяца пути, и страны могли жить независимо друг от друга, то теперь, когда жизнь всех стран связана (а от Парижа до Москвы два дня езды), эти руководители государств – банкроты и несут большую долю ответственности за идущие за войнами революции, ломающие старый строй жизни. Я в это время принимал за чистую монету Циммервальдские и Кинтальские протесты интернационалистов против войны – только много позже я понял, в каком восторге были ленины от войны – лишь она могла принести им революцию.

Вступив в местную организацию партии, я скоро был избран секретарём уездной организации. Характерно, что мне сразу же пришлось вступить в борьбу с чекистами, присланными из губернского центра для организации местной чеки. Эта уездная чека реквизировала дом нотариуса Афеньева (богатого и безобидного старика) и расстреляла его хозяина. Я потребовал от партийной организации немедленного закрытия чеки и высылки чекистов в Винницу (губернский центр). Организация колебалась. Но я быстро её убедил. Город был еврейский, большинство членов партии были евреи. Власть менялась каждые два-три месяца. Я спросил у организации, понимает ли она, что за бессмысленные расстрелы чекистских садистов отвечать будет еврейское население, которому при очередной смене власти грозит погром. Организация поняла и поддержала меня. Чека была закрыта.

Советская власть продержалась недолго. Пришли петлюровцы. Некоторое время я был в Жмеринке и Виннице, где в январе 1920 года я неожиданно был назначен заведующим губернским отделом народного образования. Эту мою карьеру прервал возвратный тиф, а затем известие о смерти от сыпного тифа моих родителей. Я поспешил в родной город. Там ещё были петлюровцы. Но они меня не тронули – местное население поручилось, что я – «идейный коммунист», никому ничего кроме добра не делавший и, наоборот, спасший город от чекистского террора.

Борис Бажанов рассказывает, как в 1920-х годах он делал карьеру в центральном аппарате ВКП (б). Попутно с ростом карьеры Бажанов, искренний коммунист, погружается в процессы, происходящие в верхушке компартии, знакомится со Сталиным и другими членами Политбюро.

В первые дни моей работы я десятки раз в день хожу к Сталину докладывать ему полученные для Политбюро бумаги. Я очень быстро замечаю, что ни содержание, ни судьба этих бумаг совершенно его не интересуют. Когда я его спрашиваю, что надо делать по этому вопросу, он отвечает: "А что, по-вашему, надо делать?" Я отвечаю[...] Сталин сейчас же соглашается: "Хорошо, так и сделайте". Очень скоро я прихожу к убеждению, что я хожу к нему зря и что мне надо проявлять больше инициативы. Так я и делаю. В секретариате Сталина мне разъясняют, что Сталин никаких бумаг не читает и никакими делами не интересуется. Меня начинает занимать вопрос, чем же он интересуется.

Какие же у Сталина страсти?
Одна, но всепоглощающая, абсолютная, в которой он целиком, — жажда власти.

Бажанов много пишет о Сталине 20-х годов, о его соратниках.

О Троцком:

То есть то, что было для меня ясно еще 1930 году и в чем я не сомневался, а именно, что Сталин в нужный момент его [Троцкого] убьет (а с началом войны для Сталина это принимало характер срочности). Троцкий "начинал принимать всерьез" лишь незадолго до своей смерти. [...] А нельзя было просто сообразить, что такое Сталин? Какая поразительная наивность и какое непонимание людей!

Последние главы занимает описание удивительной истории совершённого автором в 1928 году побега из СССР.

Возможно, оценки, данные Бажановым событиям и персоналиям не могут раскрыть их со всех сторон. Но вместе с тем мемуары секретаря Сталина — мощный прожектор, освещающий и помогающий понять Советскую Россию 1920-х годов.

В декабре 1924 года я совершаю короткое путешествие, которое производит на меня сильное впечатление. Я за границей первый раз, и вижу нормальную, человеческую жизнь, которая совершенно отличается от советской. [...]
Я не сразу к этому привыкаю. В Норвегии [...] сотрудник посольства снимает теплый вязаный пиджак, кладет его у дороги на камень, пишет что-то на бумажке, кладет бумажку на пиджак и фиксирует ее камнем. Я интересуюсь:
— Что вы делаете?
— Очень жарко, — говорит мой спутник.
— Я оставил пиджак. Когда будем спускаться, я его возьму.
— Ну, — говорю я, — плакал ваш пиджачок, попрощайтесь с ним.
— А нет, — говорит сотрудник посольства, — я оставил записку: пиджак не потерян; просят не трогать.
Я смотрю на это как на странный фарс. Дорога оживленная, ходит много народу. Мы спускаемся через два часа — пиджак на месте. Сотрудник объясняет мне, что здесь никогда ничего не пропадает. Если в городе случается кража, в конце концов выясняется, что виновник — матрос с иностранного парохода.
[...]
На обратном пути я проезжаю советскую границу у Белоострова — до Ленинграда 30 километров. Проводник напоминает: «Граждане, вы уже в советской России — присматривайте за багажом».
Я смотрю в окно на пейзаж. Одна перчатка у меня на руке, другую я кладу на сиденье. Через минуту я смотрю и обнаруживаю, что эту другую перчатку уже сперли.

Воспоминания бывшего секретаря Сталина - описание и краткое содержание, автор Бажанов Борис, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки сайт

Воспоминания Бориса Бажанова – одна из первых мемуарных книг, характеризующих Сталина как диктатора и его окружение изнутри. Особая ценность этой книги, изданной впервые за рубежом, заключается в её достоверности, в том, что принадлежит она непосредственному помощнику Сталина, занимавшему с 1923 года должность технического секретаря Политбюро ЦК ВКП(б).

После побега в 1928 году через Персию на Запад Борис Бажанов опубликовал во Франции серию статей и книгу, главный интерес которых состоял в описании настоящего механизма тоталитарной коммунистической власти, постепенно сжимавшей в тисках политического террора всю страну. В книге подробно изложены закулисные политические интриги в Кремле, начиная с изгнания Троцкого, а также последующие действия Сталина по устранению с политической сцены его соратников и соперников – Каменева, Зиновьева, Рыкова, Фрунзе, Бухарина и др. Многие главы воспоминаний Б. Бажанова воспринимаются как остросюжетный политический и уголовный детектив.

Сталин боялся разоблачений Б. Бажанова и, по некоторым свидетельствам, был самым усердным читателем его публикаций: как показали позднее перебежчики из советского полпредства во Франции, Сталин требовал, чтобы каждая новая статья его бывшего секретаря немедленно отправлялась ему самолётом в Москву.

Книга Бориса Бажанова была выпущена во Франции издательством «Третья волна» в 1980 году. Главы из книги о побеге Б. Бажанова через государственную границу печатались в «Огоньке». Новое издание «Воспоминаний бывшего секретаря Сталина», несомненно, Заинтересует многих читателей, желающих знать правду о событиях и фактах, которые тщательно скрывались от народа по политическим мотивам более семидесяти лет.